Спички

По утрам ей дурно от запаха чужих постелей. Она бежит в такси в свой съемный, почти пахнущий домом угол и из долгого-долгого и горячего-горячего с жесткой мыльной мочалкой душа – под одеяло, спать до вечера.

Через пару месяцев она залезает в ванну и режет какой-то ржавой бритвой вены на шесть сантиметров выше левой ладони, горько плачет и, оставляя на полу лужи воды, ищет бинт, чтобы туго замотать мокрую от крови руку.

Наступает и проходит зима и март, в чьей прозрачной коже расцветает весна – обжигающе-холодным змеиным поцелуем. Да и апрель не лучше. Она сидит на широком подоконнике, уткнувшись лбом в черное стекло, и понимает, что на свете жить нельзя! Ну, если только иногда, по вечерам, когда невыносимый снег лохматит душу, а в оконной раме бьется неровный и скрипучий свет старой доброй люстры.

Как холодно, Господи! Зачем этот холод весной? Так хочется немножко солнца. Это всё злой апрель – месяц лживых луж.

На свете душно жить, на свете счастья нет, ни воли, ни покоя, ни любви! Один весенний снеголёт. Яд нежности съедает её плоть, плотвичкою плывущую в усталость. И чтобы согреться, её сердце сворачивается голубком в груди и дышит тихо-тихо, как поёт. О! Оно всё еще живет – невыносимостью любви и неприкаянностью окаянных слез.

Мокрый апрельский снег льется сквозь синие ресницы сияющих окон – на тёплые стада стыда нагих, шершавых заоконных тополей. И эти слезы слизывает уже совсем весенний ветер.

Сейчас, в эту самую минутку, она не ведает печали и любви, не чует мутной нежности весны, не чает смутных встреч и не мечтает. Ей пусто, тихо, одиноко, хорошо. И так спокойно, как будто она – многоквартирный дом, из которого разом ушли все жильцы, не забыв погасить свет и выключить электрические приборы

… В конечном итоге (и образно говоря!) до свадьбы всегда заживает.

И тут у нее зазвонил телефон! Кто говорит? Бывший любовник – такой давнишний, что она уже и голос позабыла. А ведь когда-то, ха-ха, у нее внутри начиналась неуправляемая ядерная реакция от одного предчувствия запаха Его одеколона. Сначала, где-то утром, в ее мире появлялся этот запах, а ближе к вечеру – Он! И она раскладывала бесконечные пасьянсы: любит-нелюбит, хотя уже тогда всё было понятно. И покупала новые трусики – вдруг сегодня Он заедет…

И вот этот звонок. Интересно, какой он сейчас. Интересно, что он скажет, как посмотрит, а что она наденет, и какая будет красивая и холодная.

И они едут в ночной клуб и там танцуют. А она на умопомрачительно-высоченных каблуках и в безумно короткой юбочке, делающих ноги такими длинными! А потом, прихватив её любимый сорт мартини (он помнит!), они отправляются к его другу. Она и правда не собирается с ним спать – не будет же змея залезать в свою сброшенную, давно мертвую кожу!

Она просто пьет мартини, курит и разглядывает такую чужую и такую знакомую комнату. Да, именно здесь они и встречались, вот на этой самой кровати! А он наливает вино, говорит комплименты, сияет глазами…

И вдруг в комнату как-то криво заглядывает его друг, из-за которого тут же выскакивает молоденькая девица и сходу укоризненно-радостно орет: «Милый, где ты был? Я тебя весь вечер ищу!»

Она зачем-то идет на кухню, где, не глядя, отмахивается от слабых романтических поползновений хозяина квартиры, вызывает такси, вспоминает, что оставила в спальне свои сигареты (и бокал мартини, а впрочем, черт с ним, с мартини!) Но за сигаретами возвращается, а сладкая парочка уже прыгает на их кровати! И он даже смотрит на неё и шепчет одними губами: «Прости». Вот идиот! Она мстительно шепчет в ответ: «Это твои проблемы». И уезжает.

Это надо же так вляпаться! Ей становится холодно – изнутри катастрофически уходит тепло. Пьет горячий-горячий свежесваренный кофе. Решила погадать – перевернула чашку, а на блюдце… ничего. Потом, нехотя, упал комок гущи – такой же бесформенный, как ее личная жизнь.

Она решила – больше не будет искать! Сидит в темноте-тишине, кроткая, как ручной мышонок в голубенькой пижаме. Поплакать что ли? Но слез нет, как нет. И такая маета до конца мая.

А в конце мая – наконец-то тепло! И дождь теплый, и ветер, и глотком вина по языку луна течет по небу. Она  засыпает счастливая. 

В сугробе ее тела растет пока еще слабенький ручеек любви, мужественно протаивая наружу хрупкую дорогу. Ну, вот и мы дожили до весны! Что делать нам теперь? Она открывает сердце весенним сквознякам, чтоб вымести все зимние тревоги, намазывает булку клубничным джемом, пьет чай, настоянный на душе-душице, и красит губы уже предвкушаемыми поцелуями.

 А по небу идет дождь на мягких каблуках, согревает деревья, и ветер моет окна. Она садится на подоконник, поднимает глаза… И дает выйти вовне своей долго сдерживаемой нежности. Она снова любит! Кого? Пока не знает.

В дверь стучат. Сосед, смешной, юный, белобрысый мальчик спрашивает, нет ли у нее коробка спичек.

Она показывает ему свои рисунки. Она рассказывает ему свои сны. Они касаются друг друга коленями (и это так сексуально – до ломоты в зубах). Ему нужно бежать, но он обязательно придёт! Сегодня вечером.

Спички Он забывает.

Да и спичек у нее отродясь не водилось. Когда (ну, опять!) куда-то таинственным образом исчезала зажигалка, она прикуривала от плитки. Включала её минут на пятнадцать, так что в кухне начинало пахнуть калёным железом, а потом осторожно вытряхивала из сигареты крупинку табака, и когда та вспыхивала алым пламенем, низко наклонялась над печкой.  

Всё идет своим чередом, и бессонная весна сменяется горячими летними ночами, но однажды она идет на кухню, чтобы выпить воды, и неожиданно понимает, что юный белобрысый любовник перестал быть милым и забавным. Замерев, она смотрит, как по окну течет её серебряное одиночество, с каждой каплей приближая приход такого упоительного осеннего покоя!

В этот раз, избавляясь от старой кожи, змея почти не чувствует боли.