А больше – ничего!

Но тут она  очнулась и вспомнила, что вчера у нее остановилось сердце. И это воспоминание было не реальнее, чем, скажем, лицо девушки-самоубийцы в шевелящихся тенях растущих глубоко-глубоко внизу водорослей.

Марина что-то такое помнила про ледяной апельсиновый сок, который пила огромными глотками, пытаясь утолить свою почти неправдоподобную жажду. И как гуляла в мокрых чулках и ботинках на ледяном ветру уходящего в зиму города.

До дома её довез какой-то парень, почему-то показавшийся таким необходимым в тот вечер, а оказавшийся совершенно ненужным. А ведь серый декабрьский рассвет даже не успел забрезжить в окнах!

И вот печальный итог её вчерашних приключений – она, безусловно, больна. Иначе, почему на её кровати сидит Ангел ангины с таким невинным видом, как будто это не он распустил во все нёбо свои алые крылышки?

Марина плачет от жалости к самой себе и в слезах засыпает. А Ангел ангины отключает в доме все телефоны, подтыкает под её даже во сне непреклонный подбородок одеяло из верблюжьей шерсти и, устроившись поудобнее в большом и мягком, как торт, кресле с каким-то гламурным журнальчиком в дланях, настраивается на сверхурочную работу. Хотя ему за это, как обычно, никто и не подумает заплатить!

Она  бредет по собственному бреду. И понимает, что сейчас умрёт стеклянная луна в холодном молоке запекшегося света. Ну а день мягким клювом сосёт густую кровь навязчивого сна, задернувшего губ пустую шторку. И тогда Марина подпрыгивает и невысоко, наверное, сантиметров на десять, отрывается от земли. Ну, конечно, а что вы хотели? Ангина. Тут не до нормальных полетов.   

Но она всё-таки взлетает! Так, чтобы приблизившееся небо стало огромным и родным, а земля – маленькой и грустной, как брошенный котенок.  Того и гляди, можно зацепиться тяжелыми ногами за что-нибудь. И – носом в кювет.

 А так всё хорошо начиналось! В определенном возрасте всё кажется таким волнующим. И будто будущую жизнь можно решить просто и приятно, как логарифмическое уравнение. А чтобы исправить любую помарку, достаточно аккуратно вырвать неправильный лист и переписать всё заново.

Марина не носила лифчика и косметику, так как они мешали ей чувствовать движение воздуха и прикосновение предметов. Она была, как розоватый бутон яблоневого цветка. И так же вкусно пахла – просто юностью.

Марина читала свои стихи – ну, эти, такие грустные! На любительской сцене стоял твердый стул с высокой спинкой. А в лицо ей светил желтый театральный свет. И она ничего не видела, кроме какой-то чёрной, шевелящейся пропасти перед собой, откуда раздавались дыхание, поскрипывание, шелест.

После чтения Марина ещё несколько секунд посидела на стуле. И этого времени хватило красивому голубоглазому мальчику, чтобы подойти и поцеловать её руку! Так можно поцеловать бабочку, боясь стряхнуть с невесомого крылышка пыльцу, делающую его способным летать…

Его второй поцелуй – в губы, несколько часов спустя, уже у него дома – был такой, как открывают перламутровую раковину. Еще не зная, что там внутри – жемчужина или устрица.

Похоже, что всё-таки они оба искали жемчуг. И делали это очень старательно и неумело. И тут появилась его мать. Вся на нервах, на бегу, куда-то страшно опаздывая и оправдываясь – за спину, к входной двери, где раздражался какой-то мужчина!

Эта женщина с ещё хорошей фигурой и осветленными волосами беспокоилась, поужинал ли её мальчик. И напоминала, что завтра у него экзамен… И такой холодной, тёмной и древней материнской ненавистью мельком окатила сразу же замеченную ею девчонку. Маленькую сучку, которая пришла украсть её сына.

Всё-таки отцы католической церкви времен Мрачного Средневековья сильно промахнулись, не привлекая в ряды Святой Инквизиции женщин. Мужчины! Разве они способны осознать, какие страсти кипят в сердце матери, когда она видит своего дорогого маленького мальчика, беспомощно бьющегося в сетях гормонов, искусно расставленных опытной порочной соблазнительницей лет семнадцати?! И чего стоит весь их довольно-таки жалкий набор инструментов и методов перед изощренностью воображаемых пыток, которые мать готова прямо сейчас применить к этому гнусному исчадию ада?!      

В тот вечер у них так ничего и не получилось. Он был слишком нетерпелив, а она чересчур смущена. Это случилось через пару дней на кровати и простынях его матери, которая, безусловно, заранее позаботилась о том, чтобы оставить на такой вот случай соответствующее проклятье. Но, честно говоря, наших юных первопроходцев было не прошибить.

Марина даже не представляет, какое у него было лицо, когда всё кончилось. В этот момент девочка занималась тщательными исследованиями собственного эмоционального состояния. И ничего, кроме легкого недоумения и глубокого разочарования, не испытывала!

Эти чувства по прошествии времени только усилились, поэтому с голубоглазым красавчиком она больше не встречалась. Вернее сказать, Марина стала твердо отказываться от продолжения совместных физиологических опытов. А как раз встречались-то они часто, потому что учились в одной школе.

Сначала он был требовательным нежно, а потом несносно грубым и даже говорил о ней всякие грязные вещи другим мальчикам. А Марина девочкам ни слова не сказала, несмотря на их ну очень внимательные взгляды!  Да, тот самый экзамен Он не сдал. 

Прошло несколько лет, прежде чем Марина это повторила. На это раз она выбрала в качестве соблазнителя взрослого мужчину. И хотя он проделал всё необходимое без сучка, без задоринки, Марина по-прежнему чувствовала недоумение, которое со временем становилось всё глубже. 

Зато разочарование – то ли в силу её легкомыслия, то ли из-за частоты повторяемых, уже каких-то обыденных действий – стало намного легче! И даже смена нескольких партнеров ничего не поменяла. 

Однако именно благодаря её заторможенности каждый мужчина, деливший с ней ложе, чувствовал себя первым. И вот однажды очередной любовник, растроганный этой мартовской чистотой, предложил ей стать его женой. И Марина согласилась.

Ей очень повезло со свекровью. Правда, она этого так и не поняла, так как, честно говоря, не с чем было сравнивать. Её просто сильно смущало ласковое внимание чужой женщины. А вот сам муж – раздражал! Её раздражало, как он ел, как выдавливал из тюбика зубную пасту, как назойливо заполнял собою её мир, её одиночество, её постель. И Марина от Него ушла.

Её второй муж был безумным ревнивцем и не хотел её делить даже с забежавшей на минутку за конспектом однокурсницей. И опять же у неё сложились идеальные отношения со свекровью. Тем более что та ей не докучала, проходя лечение в сумасшедшем доме. А когда влюбленные её навестили, дабы получить материнское благословение, подарила волнующейся невестке собственноручно связанный колючий шарф.

Когда муж был в отъезде по делам, Марина привела в их дом случайного дружка. Просто так – ради эксперимента. А потом рассказала обо всем вернувшемуся и страшно соскучившемуся супругу. Самое забавное, что, в конце концов, она стала получать от секса удовольствие! А проверять свои новые чувства и ощущения лучше всё-таки, когда тебе никто не мешает. Так Марина  избавилась от своего второго мужа.

И вот ее сердце остановилось. Потому что ничего нельзя переписать. Потому что у нее не осталось ее драгоценного ожидания чего-то огромного, невероятного, радостного, которое с ней обязательно случится.

И тогда она просто и как-то буднично выходит из своего тела – слабым дыханием. И тихо смотрит на него сверху вниз.  

А в это время где-то на Земле шумит трава дождя. В лугах воды стоят стада испуганных деревьев. На теплых трубах затхлых подземелий спят кошки в одеялах тонких шкур. А молоко в фарфоровой посуде на подоконнике холодном стынет. Бормочут книжки в пыльных переплетах. И тряпка дня стирает крошки звезд. А за окнами темно – почти как ночью. С небес подтёки серой акварели. На сердце смутно –  так всегда в апреле.

…И какая-то новая юная девочка, сидя у окна в одних трусиках и коротенькой маечке, аккуратно пишет в тетрадку красивые логарифмические уравнения… А больше – ничего!