Долгая дорога в дюны…

Факт остается фактом – от того места, где нас угораздило счастливо родиться, до любого порядочного очага мировой туристической культуры добираться надо почти что сутки, которые всегда насыщены самой волнующей суетой с билетами, паспортами, таможенным контролем, посадкой, самолетной едой, высадкой и паническим узнаванием собственного багажа на конвейерной ленте практически неотличимых друг от друга сумок и чемоданов. Но вот маленькая приморская страна уже встречает нас своими жаркими объятиями – ее явно бьет горячая дрожь высокой температуры! Штампуя визы, немолодая женщина в форме поднимает  красивые утомленные глаза и, проводя молниеносную идентификацию стоящих перед ней людей и лежащих на ее столе паспортов, сочувственно интересуется, не слишком ли тяжелым был перелет.

Да, нет, что вы, это просто ерунда – всего каких-то несколько часов до аэропорта, да еще часа три в самом аэропорту, потом шесть-семь часов воздушной болтанки, потом часика два стремительной пробежки через таможню встречающей стороны и за сумками-чемоданами, а затем с этими самыми сумками-чемоданами рысью по «дьютику» и еще один (последний!) тревожный бросок на поиски отельного автобуса, и всё! Теперь можно спокойно – часа на полтора! – устраиваться у автобусного окна, лениво наблюдая, как из-под колес текут уже ставшие за последние годы такими родными чужеземные просторы с лохматыми пальмочками по сторонам и гладкая река дороги…  

А вечером, уже накупавшись и назагоравшись (практически до волдырей!), найти тихую уютную кафешку, выступающую прямо над начинающим чернеть глубоким вечерним морем, и заказать еду и напитки… На террасе ненавязчиво пиликает грустная раздолбанная скрипка. Невысокий пожилой скрипач нежно прижимает ее к рыхлому плечу своим двойным подбородком. Пахнет морем. И сладостные ароматы гниющих водорослей проникают в самое твое сердце, отчего ты вновь чувствуешь себя маленькой девочкой, собирающей на берегу удивительные ракушки, и весь твой мир снова полон  ожидания немыслимых чудес. Ни о чем не хочется говорить. А лучше – скользя кончиками пальцев по гладким перилам, прямо сейчас сбежать с узкой лесенки, которая ведет с кафешной террасы на пустой холодный пляж и, сбросив босоножки, пойти босиком, ощущая, как твои ноги утопают в мелком влажном песке, который мгновенно прилипает к голым ступням и даже к щиколоткам.

Ветер усиливается. Но он такой мягкий и обволакивающе теплый – точно твоя собственная кожа! На пустынный пляж с террасы падает свет, одаривая каждую песчинку из лежащих здесь бесчисленных миллионов собственным объемом и значимостью. Само же море почти полностью сливается с небом, и в этой густой чернильной бездне, наполненной тихими, проникновенными звуками неясного движения и таинственной жизни, отчетливо слышно, как оно ровно и печально дышит, будто какое-то огромное безумно одинокое мифическое животное… Почему-то хочется плакать, и то ли от легких неслышных слез, то ли от близости моря и теплого ветра, остро пахнущего мертвыми водорослями, твои губы становятся солеными.  

Тьма, спустившаяся на землю, осязаемо густа, абсолютно непроглядна и даже как-то по особенному вязка. Ты то и дело чиркаешь зажигалкой. Впрочем, это мало помогает. Крошечный огонек  лишь выхватывает из черноты твои пальцы, подбородок, ворот майки, а когда ты водишь зажигалкой вокруг – фрагмент травы, которую обесцветила ночь, или дерево, похожее на призрак, или часть, словно ниоткуда, возникшей стены. Таинственно звенят цикады, только подчеркивая оглушительную тишину, которая всё сильнее сжимается вокруг, и кажется, что она, эта нереальная тишина, вот-вот обретет объем, явив свою истинную суть – ловушки, и захлопнет тебя внутри своего прозрачного, но такого плотного тела. Как стакан, опрокинутый над мухой, которая, бедолага, и не догадывается, что попалась, – обманутая его проницаемостью!  

А на следующее утро ты просыпаешься с первыми чайками – свежая, как розовое утреннее небо, льющее тихий прохладный свет в широкое балконное окно со сдвинутой в самый угол льняной полосатой шторой. Даже сквозь стекло слышно, как терпеливо шумит, накатывая на молчаливый берег, море! Ты распахиваешь балкон, и шум сразу же увеличивается в объеме, став огромным, тяжелым и пронзительным, и ошеломленная тоскливой мощью этого точно живого призыва, ты растерянно оглядываешься  вокруг в поисках сумки, наспех брошенной вчера прямо на пол, чтобы, не медля ни минуты, наконец-то совершить то, о чем мечтала целый долгий-долгий год – свое утреннее, практически ритуальное и уж, во всяком случае, точно мистическое утреннее морское омовение!  

Песок оказывается холодным и неприятно влажным, и по нему, отыскивая выброшенных волной моллюсков, бродят большие усталые чайки. Сладко пахнет гниющими водорослями, тянущимися по блестящей кромке берега, точно диковинное темное покрывало. Пляж абсолютно пустынен. Солнце только начало вставать. Под жемчужно-розовым небом рычит и пенится неспокойное, злое, практически черное море, по которому уже бежит первый нежный и быстрый солнечный луч. И там, где он касается  волн, они внезапно становятся ярко-бирюзовыми, кроткими и ласковыми, как глаза бездомной собаки, которую погладили. Ты кидаешь спасительное махровое полотенце с голубыми дельфинами и с разбегу бросаешься в обжигающее тоской и холодом угрюмое утреннее море.

А потом плывешь, почти не чувствуя собственного тела, точно оно растворилось в плотной морской воде, как соль. Глубокие темные волны сами несут тебя в расширяющуюся бирюзу горизонта. Небо сбросило свои бледно-розовые невесомые одежды и бесстыдно голубеет. Почти слышно поднимается великолепное солнце. А ты уже перевернулась на спину и, подставив лицо нежному жару, наслаждаешься ленивым движением мускулов, мощно перекатывающихся под сияющей соленой кожей ярко-голубой воды. Море стало спокойным, и высоко над ним кружатся поднявшиеся с холодного пляжа чайки. Но вот из этого умиротворяющего оцепенения тебя вырывает  какой-то неожиданный звук. Это крики перекликавшихся на берегу людей, которых выгнало из их нагретых сном кроватей окончательно проснувшееся утро! Вздохнув, ты разворачиваешься и плывешь обратно к пляжу…