Мертвецы

Вчера мы с моей восьмилетней дочкой играли в «вечер историй». Выключили свет, забрались на нашу большую кровать и, крепко обнявшись, рассказывали друг другу интересные случаи из жизни. В конце концов, рассказывать стала только я – у меня запас историй, сами понимаете, будет побольше, и я очень старалась вспомнить что-нибудь такое, о чем еще ни разу ей не говорила. Разные случаи из детства – веселые и грустные… О чем тогда думала. С кем дружила. Какие мечты были…

Есть такая психотерапевтическая практика – вспомнить себя еще до рождения… Когда вот так, по заказу дочки, вылавливаешь из памяти что-то про собственное детство – испытываешь нечто подобное. Вместе с давними «картинками» всплывают запахи, звуки, ощущения… Терпкий вкус черноплодной рябины из нашего детского сада, на которую  мы, жившие по соседству ребятишки, каждый вечер устраивали облаву. Заросли цветущих ранеток, беспризорно и буйно растущих в логу. Шум скользящего по реке ледохода. И как мне до смерти хотелось щенка!

И вдруг я замолчала, пораженная одной простой мыслью, которая почему-то никогда не приходила мне в голову раньше. А ведь в этих самых воспоминаниях-историях из моей детской жизни меня окружают… мертвецы! Мамина мама, которая умерла, когда мне  было то ли семь, то ли восемь лет. Родители отца и сам отец – тоже давно похороненные…

Какая банальность! Чем старше мы становимся, тем больше в нашей жизни мертвецов… И все-таки для меня, внезапно замолчавшей в темноте, это стало каким-то откровением. Пусть совсем не оригинальным – это да. Но зато – стопроцентно моим!

Я продолжала рассказывать моей восьмилетней дочке обещанные истории. Про котенка, которого учила читать (мне было тогда, наверное, лет пять, и я свято верила, что это возможно – надо только постараться!), а он, глупыш, всё время пытался от меня удрать. Про двух цыплят, которых мы с подружкой купили на рынке на выклянченные у родителей деньги (кажется, петушок стоил пять копеек, а курочка десять – как мороженое! Или наоборот?). Про ласковых дворняжек, которые спали на коврике у нашей квартиры и всюду бегали за мной, «как собачки»… А сама всё думала о своих мертвецах – родных и просто знакомых. Любая мама так умеет – общаться с ребенком и одновременно что-то обдумывать…

А когда дочка наконец-то уснула, я еще долго лежала в темноте, вспоминая этих и других своих мертвецов, которые, как оказалось, окружают меня с самого детства, и с каждым годом их становится всё больше!

Я запомнила свою бабушку, мамину маму, когда она открыла нам дверь (мы с мамой и с моим только что родившимся братом приехали к ней в гости, в другой город, чтобы привезти её к нам домой – некому было сидеть с новорожденным). У нее были абсолютно белые волосы, а на круглом коричневом столе в зале лежали абсолютно бордовые яблоки – и это (белое и красное!) меня, пятилетнюю, тогда и поразило. Показалось каким-то удивительным, красивым и немного пугающим… Года через три, уже одна, мама ездила её хоронить. Привезла с собой сшитый бабушкой кошелек, который еще долго сохранял её запах, а этот запах я помнила даже лучше бабушкиного лица, потому что со мной, маленькой, она тоже сидела… Я рассматривала фотографии с её похорон, где она лежала в гробу в белом платочке, и никак не могла соотнести то, что видела, с этим родным запахом… и с красивыми бордовыми яблоками, которые она три года назад купила специально для меня.       

Я не была на бабушкиных похоронах, поэтому она для меня как будто и не умерла вовсе – просто исчезла из моей жизни, и всё. А в этой моей жизни каждый день столько всего происходило, что исчезновение бабушки было тогда не таким уж и важным. Помню: мама вернулась домой какая-то чужая… Часто плакала. А потом всё стало, как раньше.          

Бабушкина смерть не произвела на меня особого впечатления. Впервые меня поразила совсем другая смерть, которая произошла примерно в это же время или даже годом-двумя раньше, но по соседству – этажом ниже. У моей тогдашней лучшей подружки умер отец. Странно, но я его совсем не помню, хотя с Иркой мы постоянно играли вместе. Она и позвала меня к себе домой, где стоял гроб с её отцом. Не скажу, чтобы она была очень уж сильно расстроена или плакала – скорее, испытывала похожее любопытство, что и я. Было много взрослых людей. На лестнице и у подъезда лежали раздавленные гвоздики (ненавижу гвоздики!). В гробу – незнакомый желтый человек. Шум. Суета. Ничего особенного. Но ночью я проснулась от страха и еще очень долго боялась оставаться одна в темноте.    

Дед умер, когда мне было лет восемнадцать или чуть больше. Он с женой (моей бабушкой) и младшим сыном (моим отцом) жил через дом от нас, и я каждый день бежала в школу и обратно мимо их окон… Но мы практически не общались – еще с моего пятилетнего возраста, когда мама с отцом расстались. Хотя в раннем детстве – года в два-три – я просто обожала деда! Его кабинет казался мне полным таинственных чудес – я пробиралась туда тайком (дед не разрешал и даже ругался!), залазила в стол, на книжные полки, листала тетрадки, безжалостно расчеркнутые красной ручкой и двойками (он был директором школы и учителем русского языка)… Я и сейчас будто въяве вижу эти исписанные тетрадки и золотую пыль, висящую в солнечном луче, тихо падающем из окна, и недовольное и всегда ужасно строгое лицо деда, снова выдворяющего меня из своего кабинета, и ощущение абсолютного счастья, когда он (иногда!) разрешал мне тихонько посидеть рядом, пока что-то писал за столом или читал…

Он со мной никогда не играл, мало говорил, совсем не баловал и, кажется, даже не очень-то и любил… Я узнала о его похоронах случайно, от каких-то знакомых, а мои тети, бабушка и отец почему-то и не подумали, что нас с братом надо позвать. Помню: на мне было черное платье в маленький белый горошек, с пышной юбкой до лодыжек в стиле 60-х, и толстый красный жакет. Мне было так тяжело туда идти! Надо было пройти всего-то один дом, но я постоянно останавливалась, то возвращалась, то опять шла, ужасно нервничала и даже хотела плюнуть на всё и сбежать – так что плелась до дедовой квартиры, наверное, минут сорок, не меньше… Ко мне никто не подошел. Ничего не сказал. Кажется, бабушка меня даже не узнала – еще бы, я ведь так здорово выросла за прошедшие шестнадцать-семнадцать лет! Никому не нужная, чужая, одинокая, я села прямо у изголовья гроба и стала думать о деде, о том, как тихонько, боясь, чтоб не прогнал, сидела рядом с ним в кабинете, об его очках в роговой оправе, о тетрадках с красными двойками… Я плакала – тихо и долго, пока из меня не ушла вся тяжесть, боль и обида этого дня… и всего моего детства.

Как добропорядочная студентка я проучилась всего лишь до первой зимней сессии, а потом стала ходить только к тем «преподам», от которых, как я считала, могу хоть что-то получить. Честно говоря, их было немного – по пальцам одной руки перечесть, и, пожалуй, самая яркая из них читала нам Чехова и Достоевского… Просто клёво читала! Я не пропускала ни одной её лекции, ни одного семинара, а уже на третьем курсе сама напросилась к ней писать дипломную. Я была абсолютно не «её» студенткой – слишком своевольная, слишком взбалмошная, слишком эксцентричная… Да и занималась всегда только тем, что мне самой было интересно!

Но когда мне что-то было действительно интересно, я могла целыми днями сидеть за книжками, да и читала тех же самых Чехова и Достоевского просто запоем! В общем, она согласилась стать моей руководительницей, а накануне защиты… умерла от рака. Последние месяцы я её совсем не видела – передавала ей свои черновики через её сестру, и также получала их обратно, но уже с пометками… Узнав о похоронах, ходила к ней попрощаться… Купила две розы… И всё никак не могла понять, как же она, умирая и зная, что умирает, внимательно вчитывалась в «гениальные» заметки неуправляемой рыжей девчонки и что-то в них подправляла, делая всё, чтобы моя глупая защита состоялась?!

Мой свёкр не дожил почти двух лет до рождения единственной внучки, так что она его совсем не знает. Да и я, признаться, тоже – впрочем, как и всех остальных своих мертвецов. В официальном статусе свёкра он не пробыл и года. Мы редко встречались. Мало общались…  Был человек и вдруг его не стало – скоропостижная смерть. Поужинал с сыном, поговорили, вышел в комнату, упал… Скорая ехала сорок минут… Обычная история.

Я помню, когда мы еще дружили с его сыном, поехали с моей мамой знакомиться с будущими родственниками (разговоры о свадьбе уже шли). Я поссорилась со своим будущим мужем – пришлось покидать «поле боя» в растерянности (с маминой стороны) и в спешке (с моей). Будущая свекровь выходить не стала – утешала сына. А свёкр пошел провожать нас на электричку – всю дорогу заглядывал нам в лица, что-то пытался объяснить, неловко улыбался… Наверное, из него бы получился замечательный дед!      

Я поехала на его похороны не только, чтобы проститься с этим, в общем-то, незнакомым мне человеком… Скорее думала, что моя поддержка нужна тем, кто остался. Мужу. Свекрови. Вечером на кухне мы делали надпись на временный деревянный крест – я писала большие буквы, муж их выжигал… Потом приходили и уходили люди. Вместо лица у моего мужа было какое-то белое пятно. Свекровь и её старшая сестра что-то тихо говорили – я услышала обрывок разговора: что-то про какую-то дальнюю родственницу свёкра, которая явилась на похороны в короткой юбке (интересно, а я в чем была? У меня же длинных юбок отродясь не водилось! Я вообще хоть что-то черное на голову повязала? И где взяла? Абсолютный провал в памяти!) Старшая сестра свекрови долго кому-то звонила, чтобы договориться насчет трактора – был январь, всё кладбище замело глубокими сугробищами…

На кладбище я так и не поехала – шла с мужем и свекровью до поворота, держала их за руки. Вернулась в опустевшую и ставшую ужасно тихой квартиру. Вымыла пол. Так положено – то ли чтобы покойник не начал маяться-возвращаться, то ли еще почему, а может, просто после стольких проходивших в обуви людей вообще-то на самом деле неплохо бы вымыть пол! Я возила мокрой тряпкой по коридору и чувствовала необыкновенное умиротворение, будто от чьего-то спокойного присутствия рядом… Подняла глаза… На стуле сидит свёкр! Это длилось всего лишь доли секунды – привидение так быстро исчезло, что я даже испугаться не успела… Может, он проверял хорошо ли я мою полы?

Мы никогда не дружили с Мариной… Правда, она мне очень нравилась и внешне, и по характеру, и общались мы довольно мило, но уж я-то ей вряд ли нравилась – слишком разными мы были. Просто работали вместе. Частенько пересекались. Пару раз была у нее в гостях, а когда я сидела в декрете, она несколько раз приходила меня проведать (всегда – с забавными маленькими безделушками для моей дочки). А потом она разбилась на машине – вроде бы не справилась с управлением (шел дождь). Это случилось за пару дней до моего дня рождения, и почему-то меня особенно потряс именно этот факт…

А еще помню, что я тогда абсолютно искренне и сильно переживала за нее, оставившую маленького сына – наверное, потому, что к тому времени уже сама стала матерью… Думала: как же она, бедняжка, теперь из-за этого мучается?! Прощаясь, мы проходили мимо Марининого гроба, и я на нее все-таки посмотрела… Чужое лицо – совсем не она! Она была такой светлой, такой веселой и, на мой взгляд, очень красивой… Немножко претенциозной и жеманной – но это ей даже шло… А в гробу лежало обыкновенное мертвое тело, там была смерть… Не Марина.  

Несколько лет назад умерла моя бабушка (мать отца), и мне опять никто ничего не передал, а сама я ничего не знала, так как уже давно жила в другом городе, поэтому и на похоронах меня не оказалось. А поехала бы, если б позвали? Наверное, да… А через месяц маме позвонила жена нашего покойного дяди (он умер чуть ли еще не до нашего с братом рождения) и сказала, что отца нашли мертвым… одного в квартире. После смерти своей матери он там практически закрылся, не выходил, ни с кем не общался, много пил… Как-то так.

Наверняка, и она бы не позвонила, если б не извечный вопрос, который перепортил в нашей стране столько разных людей! После смерти деда, а потом бабушки и отца осталась большая трехкомнатная квартира, и дядина жена, думаю, просто боялась, что её разделят без нее, и хотела как бы заручиться поддержкой еще двух родственников – меня и брата. Я же не испытывала никаких иллюзий по поводу людей вообще и в частности своих теток, которые видимо и не собирались приглашать нас с братом на похороны нашего отца, а тем более как-то делить с нами эту квартиру. И тогда, и сейчас это казалось просто невероятным – нас для них и в детстве-то вроде как не было… Странно, конечно. Но вот так оно было и есть.

Честно говоря, лично у меня с отцом всю мою жизнь были такие же отношения, как с его родителями и сестрами, то есть совсем никакие. Сначала-то, лет до десяти, наверное, я к ним, помню, даже бегала после школы… Бабушка звала моих двоюродных братьев обедать, а меня, разумеется, жутко голодную после уроков-то, как бы не замечала… Деду я вообще была, кажется, по барабану. Тети меня тоже игнорировали. Иногда отец пытался со мной вроде бы о чем-то поговорить, но ничего у него не получалось – я его стеснялась, как чужого… Даже стыдилась.

И вот я узнала, что он умер – в одиночестве, страшно и тяжело. Отец. Человек, который так только назывался. На самом-то деле у меня не было отца, как не было бабушек и дедушек, теток, свекра, никого… Одни слишком рано умерли. Другим было на меня наплевать. Я не в обиде – просто так в моей жизни получилось, и всё.

Мама решила ехать на похороны, так что у меня, даже если бы я этого не захотела, другого варианта просто не было. Не могла же я отправить её туда одну?! Я дозвонилась до брата и вытащила его из Новосиба. До кладбища в городке, где я родилась, нас отвез мой муж. Мы с братом стояли на краю могилы, которая находилась как-то странно под обрывом. Конец октября. Мокрая желтая глина. Холод.

Слез не было, но боль была  – просто одна пустота болезненно заполнялась другой… Мы уехали домой, и я долго отмывала жирную кладбищенскую глину, налипшую на каблуки. А потом мы с мамой устроили поминки по моему отцу – вдвоем.     

Нынче я, как Данте: «Земную жизнь пройдя до середины, я очутился в сумрачном лесу…» В этом лесу живут… мертвецы – те, кто что-то значил в моей жизни, те, кто мог что-то значить… Несколько просто знакомых, с которыми я когда-то кокетничала и ссорилась…

Чем старше ты становишься, тем больше мертвецов тебя окружает… В конце концов, если вдуматься, то наша Земля – это вообще-то планета мертвецов и даже те жалкие миллиарды, которые живы здесь и сейчас, тоже ведь умрут… Это просто очередной (последний?!) виток моей собственной эволюции: от детской святой веры в свое бессмертие – через узнавание смерти и страх перед ней – к её… пониманию. Пока еще страшно… Но это пока.